Старые дачи::Дачники

Содержание: Е. В. Смирнова. Раяйоки. Финская дорога от железной дороги к югу А. Старков. Леонид Андреев - художник-живописец А. Старков. Трагическая судьба дома Л.Н. Андреева в Ваммельсуу К. Отраднов. О дореволюционных дачниках поселка Тарасово Баронесса Мария Дмитриевна Врангель. Моя жизнь в коммунистическом раю Рецепты из детства Е. В. Смирнова. Санаторий благотворительного общества последователей гомеопатии Е. В. Смирнова. Два храма сестрорецкой дачной местности Е. В. Смирнова. Лахта-Горская. О проекте Стенбок – Ферморов Ю. Пляшкевич. Дача Бартольда в Карисалми Т. С. Гомонова. Павел Петрович Марсеру Е. В. Смирнова. Сестрорецкое Заречье. Дело о границе Е. В. Смирнова. Сестрорецкое Заречье. Дорога к Храму Из воспоминаний генерала К. А. Гольтгоера Е. М. Травина. Келломякский дачник М. Д. Шихин Е. В. Смирнова. К 100-летию со дня смерти Г. Ф. Эйлерса Три дачи в Келломяках. Лоховы, Андреевы, Духновские История семьи Радловых в дачной переписке К. И. Шафрановский. Воспоминания о протоиерее К. И. Ветвеницком и его даче в Терийоках Е. Травина. Николай Иосифович Блинов. Место жительства: Куоккала, собственный дом О. Аникина. О писателе Евгении Чирикове и его даче в Келломяках Е. В. Смирнова. Знаменитые дачники. Садовод Г. Ф. Эйлерс Е. Каппер. Наша дачная жизнь в Зеленогорске Е. В. Смирнова. Усадьба М. В. Крестовской Мариоки: "Луной был полон сад..." В. И. Карлик. Терийоки. Шитовы, Шитовская улица Купец 2-й гильдии Семёнов Сергей Терентьевич Е. М. Травина. Архитектор Гавриил Барановский. Годы жизни. Священник Григорий Иванович Сандин Дача семьи Кербер в Куоккале С. Ренни. Дачники Куоккалы. Из фотоархива Нины Матвеевой – Сёдерманн – Смигельской П. Корвенкюля. Об истинном владельце "дачи Воронина" в Метсякюля (п. Молодежное) Дневник неизвестной барышни. 1907 год Дачники на фотографиях

А. Старков. Трагическая судьба дома Л.Н. Андреева в Ваммельсуу

В мае 1908 года Леонид Андреев окончательно связал свою дальнейшую жизнь с Финляндией, переселившись в собственный дом на Черной речке в деревне Ваммельсуу (ныне Серово). Закончились годы скитаний по съемным квартирам Москвы и вынужденных путешествий по заграницам, начала утихать трагедия личной жизни и появилась возможность жить, творить и вновь обрести семейное счастье.

В середине ноября 1906 года в семье Андреева случилась большая беда – от послеродовой горячки умерла жена – Александра Михайловна Велигорская. Ровно за год до этого, Леонид Андреев, опасаясь расправы со стороны черносотенцев, которые избивали интеллигенцию и студентов, а писатель значился в их списках, уехал с семьей из Москвы и путешествовал по Европе: Германия, Швейцария, Италия, опять Германия, Финляндия, Норвегия, Швеция и снова Германия. В середине августа Андреевы остановились в предместье Берлина. Место было выбрано не случайно. Леонид Андреев, прежде всего, заботился о беременной жене.

«Первое – Шура, для которой удобнее здесь производить на свет нового Андреева… – пишет он соучредителю книгоиздательского товарищества «Знание» К.П.Пятницкому, – И в случае каких-нибудь осложнений здесь скорее найдется надлежащая помощь врачей, и знаменитых здесь достаточно».⁽¹⁾ Увы, ожидания Андреева не оправдались. Здесь у Леонида Андреева родится сын Даниил (будущий автор книги «Роза мира»), но не станет жены. Не станет любимой жены, которая была для него не только другом, но и первым слушателем его сочинений, не станет человека, к мнению которого он не просто прислушивался, а был готов по несколько раз переписывать уже готовый текст…

Потеря была невосполнимой, а боль невыносимой. Надеясь найти понимание и поддержку в эти страшные для себя дни, Леонид Андреев уехал на Капри к своему, на то время еще другу, Горькому. Но, увы, должного участия даже в этой ситуации у «друга» не оказалось. «Здорово я тут одинок, несмотря на Горького»⁽²⁾ – напишет он в январе 1907 года Борису Зайцеву, а о своем состоянии поделится с Александром Серафимовичем: «На людях, разговаривая, я думаю о разном, оставаясь же с собою – я думаю только об одном, только об одном. Думаю мыслями, думаю чувствами, думаю снами. Здорово меня придавило, не знаю, поднимусь ли. Житьишко здесь – не важное. Единственный человек – Горький, да и тот что-то не ладен. Сузился он сильно, и путаница у него в мозгах изрядная…».⁽³⁾

Решение созрело в конце апреля 1907 года.

«Милый Павлик! – пишет 20 апреля (3 мая) 1907 года Андреев брату, – Очень большая просьба. Жить за границей я дольше не могу, задыхаюсь. Хочу в Финляндию — в самой России, по всем соображениям, неудобно. Нужно дачу — но кому искать? Думал, что поедет Римка⁽⁴⁾, оказывается, нет. Поэтому прошу тебя — если возможно — съезди на Пасху и поищи. Условия такие: недалеко от СПБ, за станцией Куоккала, к(а)к можно ближе к морю, даже у самого моря. Самое подходящее место — Келломяки. Комнат 6, minimum 5, но хороших. Чем малолюднее, тем лучше. Но непременно близко к морю, чтобы лодка (выпишу обе свои). Очень хотелось бы вместе с Римкой, иначе будет скучно. Конечно, с мебелью. Цена... не знаю, сколько, ну 300—400 р., 450 р. <…>В крайнем случае, дачу можно в Ваммельсу (где мы жили позапрошлый год, за Териоками), но опять-таки у моря или, еще лучше, у реки. <…> очень скверно чувствую себя, хуже нельзя. Совсем, брат, плохо…».⁽⁵⁾

А уже через две недели, сообщает Павлу:
«…В конце мая приеду в Москву, в Бутово, повидать Данилку. А обратно в Ф(инляндию) поедем уже вместе. Ни полиции, ни черной сотни я окончательно не боюсь, надоели они мне. У тебя найдется место остановиться на день? (и конечно, хорошо бы без прописки)».⁽⁶⁾

Планы сбылись, и на лето 1907 года Леонид Андреев собрал вместе в Куоккале всю семью на снятой для него даче Фиельди.

«Живу я широко и весело. – сообщает писатель Горькому, - Куоккала, песок, терраса, через забор смотрят дачники, спрятаться некуда. <…> Спасаюсь на день, на два на Черную речку, но и там пронюхали. Купил там кусочек горки и строю крепость, буду прятаться там зиму и лето. <…> В доме у меня: три брата и одна сестра, с женами, мужьями, детьми. Дидишка счастлив».⁽⁷⁾

«Ты знаешь мое давнишнее мечтание - уйти из города совсем. И вот я ухожу из него - в глушь, в одиночество, в снега. Ведь люди не помогают моей работе, а только мешают ей - и как я буду там работать! Накопилось во мне много, и я уже чувствую, как оттуда, из тишины той, я буду бросать в мир какие-то слова - большие, сильные! А эта канитель, что зовётся жизнью в городе, на людях, выматывает у меня душу совершенно зря. Как много будет книг, какая тишина! А захочу шуму – СПб, в двух часах… И на свой дом я смотрю как на орудие производства, и знаю, что производительность мою он поднимет на 50%, Факт!».⁽⁸⁾

Горький и здесь не смог порадоваться за друга и ответил неодобрительно, съязвив: «Жаль, что ты затеял эту постройку – через год она будет тебе невыносимо противна. Через два – ты ее подожжешь. Не забудь застраховать, как это делают опытные люди».⁽⁹⁾

Выбор места для строительства нового дома не был случайным. Именно здесь, в финской деревушке Ваммельсуу, он снимал в 1905 году дачу у присяжного поверенного П.П. Лыжина. Это было счастливое и безмятежное время, когда рядом была мать, жена, сын, и Андреев наслаждался строгой финской природой, катался на лодке и велосипеде, упивался близостью моря, к которому всегда испытывал особые чувства, здесь он мог спокойно работать. Вот и сейчас в этом кусочке земли он увидел единственную возможность вновь обрести душевный покой вернуться к жизни – той жизни, в которой он мог творить.

Куоккала начала прошлого века была одним из любимых мест отдыха творческой интеллигенции, своеобразная творческая Мекка. Сюда на лето приезжали писатели и художники, критики и издатели. Здесь имели собственные дачи Илья Репин и Корней Чуковский, отдыхали в разное время Максим Горький и Евгений Чириков, перечислять можно было бы до бесконечности. Со многими этими творческими людьми Леонид Андреев был знаком, с кем-то дружил, а с кем-то ему еще предстояло познакомиться.

В 1907 году в Славянском переулке в Куоккале на даче Хуатари снимал дачу один из основателей издательства «Шиповник» Зиновий Исаевич Гржебин. По времени так совпало, что Леонид Андреев как раз прекращал сотрудничество с издательством «Знание», (возглавлял К.П. Пятницкий, но полностью управлял им Горький), и обсуждал вопросы сотрудничества с «Шиповником». Вероятнее всего, во время одной из таких встреч в начале июня состоялось знакомство с Андреем Олем. На время знакомства Оль еще даже не окончил Институт гражданских инженеров, хотя уже имел практику работы в мастерской архитекторов А. Линдгрена и Э. Сааринена в Гельсингфорсе и мастерской Ф.И. Лидваля в Петербурге, где освоил навыки помощника архитектора и производителя работ.

Андреев поделился с Олем своим видением будущего дома и нашел у него не только понимание идей, но и увидел конкретные предложения по их воплощению в реальность. С учетом пожеланий и набросков Леонида Андреева, начинающий архитектор нарисовал эскиз будущего дома, который полностью совпал с пожеланиями заказчика и был похож на норвежский замок с башней - вот где пригодилась скандинавская стажировка! Так началась карьера будущего члена-корреспондента Академии архитектуры СССР, доктора архитектуры Андрея Андреевича Оля. Леонид Андреев ему полностью доверился, и поручил проектирование и строительство всего дома.

Свободных денег, несмотря на высокие доходы, у Андреева никогда не было. Так, задолженность писателя весной 1907 года издательству «Знание» составляла 2000 рублей, но Андреев занял в мае дополнительно еще 400 рублей, затем в июне – еще 4000, в июле _– еще 2000… Деньги уходят на приобретение участка и содержание семьи. Да, на складе издательства «Знание» находятся его нераспроданные книги, и писатель предлагает для печати новые пьесы, гонорары за которые легко покроют эти суммы, но от этого долг не менял своей сути.

Деньги непосредственно на строительство дома нашлись у Гржебина.

Андреев писал И.А. Бунину: «С “Ш[иповником]” я заключил трехлетний договор, по коему 2/3 написанного отдаю им, свободны только драмы… и романы».⁽¹⁰⁾

По оценке самого Леонида Андреева, дом обошелся ему в 80 000 рублей⁽¹¹⁾ – деньги по тому времени сумасшедшие. В шутку он называл свою дачу вилла «Аванс», хотя кто-то называл ее «Белая ночь», а местные жители, финны, дали ему название «Замок Дьявола», по-фински – Пирулинна.

Энергия Леонида Андреева совпала с энергией Андрея Оля, и началась стройка. Работая над проектом дома, Андрей Оль настолько органично сблизился с семьей писателя, что вскоре стал ее членом, женившись на сестре писателя Римме.

Темп строительства даже сегодня поражает воображение. От приобретения участка до въезда в дом ушло менее года.

Вникая во все детали проекта, Леонид Андреев уточнял и корректировал его. Коррективы в проект, видимо, вносились часто.

«Мы позабыли сговориться о высоте комнат, - писал он архитектору 14 июня 1907 года. – Мне очень бы хотелось сделать их как можно выше – две сажени minimum. Это необходимо для воздуха: ведь ¾ года придется проводить взаперти, это хорошо и для настроения. Низкие потолки только в первые минуты дают впечатления уюта, интимности; вскоре же они начинают давить, садятся на голову. Впечатление же общей уютности у нас обозначено формой комнаты, особенно Holla (зал, см. план дома. –Авт.). И если потолки скрасить балками, будет тепло и хорошо – и просторно без пустынности. Затем – кабинет должен быть светлым; поэтому придется пожертвовать интимностью того уголка, что на веранду, и сильно осветить его окнами. Пусть хорошие занавесы на ночь скрывают их. И окно против стола мне хотелось бы очень большое и цельного стекла без переплета».⁽¹²⁾

В коллекциях Государственного музея истории Санкт-Петербурга и музея истории Санкт-Петербургского государственного архитектурно-строительного университета хранится большое количество эскизов, проектов и рабочих чертежей дома на Черной речке, выполненных Андреем Олем, которые рассказывают о кропотливой проработке каждой детали дома.

Все интерьеры, мебель, печи и камины разрабатывал Оль, и были они во всем оригинальны. Мебель изготавливалась или по рисункам архитектора, или заказывалась по зарубежным каталогам. Печи и камины создавались по индивидуальным проектам, с учетом вкуса и пожеланий Андреева, конкретно для каждого помещения, а изразцовые облицовки были заказаны и изготовлены на известнейшем художественно-керамическом производстве «Гельдвейн-Ваулин» в Кикерино.

Планировка дома сразу раскрывала его назначение. На первом этаже предполагалась громадная столовая и две детские комнаты, а на втором этаже – личный кабинет, комната сына и комната жены! Строительство дома предполагало создание семьи!

О том, как в этот период Леонид Андреев в каждой женщине пытался рассмотреть свою будущую жену, ходило много рассказов и небылиц. Якобы «он сделал предложения всем артисткам Художественного театра поочередно»⁽¹³⁾, сватался к недавно разошедшейся с мужем Марии Карловне Куприной, серьезно влюбился в молоденькую актрису Алису Коонен, но получил отказ… Слухов было много, но в конце концов судьба одиночества Леонида Андреева решилась в феврале 1908 года, когда он окончательно определился и, судя по письмам, серьезно влюбился в Матильду Денисевич. Отношения развивались стремительно: уже в апреле они отправились венчаться в Ялту, а в конце мая Анна Денисевич (по настоянию Андреева она сменила имя Матильда на Анну, так как было записано в метрике) вошла в новый дом полноправной хозяйкой.

Самые подробные и достоверные описания дома сделаны членами семьи Леонида Андреева: сыном Вадимом, дочкой Верой и снохой Анной Ивановной Андреевой.

«Когда в мае мы приехали на Черную речку, - вспоминал Вадим Андреев, — дом еще не был готов — только начали снимать леса. Во дворе были сложены кучи красной кровельной черепицы, штабеля гигантских двенадцативершковых бревен, толстенных досок и груды кирпичей, изразцов и строительного материала. После того, как мы переехали в дом, пахнущий краской и смолою, еще несколько недель продолжалась разгрузка двора. Спешно заканчивались постройки дворницкой и бесчисленных сараев — дровяных, каретных, конюшен, сеновалов, ледников и погребов. Внизу, под семисаженным обрывом, на берегу реки строили купальни, здание для водокачки и две пристани. <.. .> Отец все свое время проводил на постройках. Он увлекался ими, как только он один умел увлекаться - весь мир для него исчез, с ним ни о чем нельзя было разговаривать, он не слушал собеседника, интересовался исключительно столярами и плотниками, с которыми часами расценивал достоинства рубанков, верстаков, качество бревен, досок, фанеры, входил во все тонкости строительного искусства, сам пытался стругать и столярничать».⁽¹⁴⁾

Дом сразу привлек к себе внимание журналистов. Сама личность Леонида Андреев и без дома вызывала у них повышенный интерес, а теперь они наперебой писали о необычном во всех отношениях доме громадных размеров с высокой башней.

Построенный на открытой площадке, недалеко от крутого берега Черной речки, дом занимал доминирующее положение на местности и хорошо просматривался со всех сторон. В традиционном понимании, дом не имел ярко выраженного главного фасада, каждая сторона была оригинальна и имела отдельный вход, но главным входом все же был вход рядом с башней, из которого можно было попасть во все помещения первого этажа.

Вадим Андреев так описывает свои впечатления:
«Дом, построенный по рисункам отца, был тяжел, великолепен и красив. Большая четырехугольная башня возвышалась на шесть саженей над землею. Огромные, многоскатные черепичные крыши, гигантские белые четырехугольные трубы - каждая труба с небольшой домик, - геометрический узор бревен и толстой дранки - все в целом было действительно величественным. Года через два дом перекрасили прозрачной краской, сквозь которую проступал рисунок дерева, из рыжего он стал сине-черным, сделавшись еще красивее, но вместе с тем мрачней и тяжелее.
В доме было много окон. В детских – детских две – окна с переплетами, похожими на шахматную доску, были прорезаны в нишах, выступавших на юг. В столовой, обращенной на север и на запад, окно во всю стену, в пять квадратных саженей. В другой стене — шесть зеркальных окон над многосаженным, длинным диваном и стеклянная дверь на террасу, собственно говоря, не дверь, а ворота, в которые свободно мог въехать воз груженный сеном. В кабинете отца — пустые квадраты окон — на запад и на север. Шахматные оконные переплеты в передней, в приемной, в гимнастической, в спальне отца, в моей и Нининой комнатах. В башенной — огромное, вырезанное высоко под потолком, никогда не открывавшееся окно с переплетом пересекающихся ромбов. В иных комнатах помимо главных окон были прорезаны четырехугольные отверстия, похожие на иллюминаторы больших пассажирских пароходов. И все-таки, несмотря на массу врывавшегося со всех сторон света, повсюду, за исключением детских, было темно. В безнадежную высоту уходил поддержанный деревянными стропилами потолок в столовой, могучее полуторааршинное поперечное бревно терялось в непроницаемом мраке. В передней, являвшейся продолжением столовой — их разделяла дубовая колоннада и коричневые, шерстяные занавесы, низкое окно наглухо заплелось диким виноградом, в кабинете только во время захода солнца появлялись живые пятна огня, подчеркивавшие еще резче непробудную темноту углов. В гимнастической балка, на которой висели трапеция, кольца и веревочная лестница, исчезала во мгле по-чердачному срезанного потолка.

На пятнадцать комнат было двадцать печей. В детских — белые глянцевитые кафели с вытравленными по краям черными рисунками — схематические вороны, деревья, человечки. Такими же белыми блестящими кафелями были покрыты печи у отца в спальной, в бабушкиной комнате, в людских и в наших с Ниной комнатах. В передней и в гимнастической — голубые, матовые, во всю стену, тяжелые печи. Синяя печка в башенной, серо-зеленый, цвета морской воды, грандиозный, величиною с доменную печь, с деревянными колоннами по углам, камин в столовой. Впрочем, в столовой кроме камина были еще две печки — одна серо-зеленая и другая темно-красная, с длинной, уютнейшей лежанкой. В кабинете Анны Ильиничны — серая громада, грозившая провалить пол и обрушиться в детские. Наконец, зелено-голубой камин в отцовском кабинете и третья, темно-зеленая, в библиотеке. Зимою все эти печи съедали больше сажени дров ежедневно, но в мороз в комнатах было холодно, по утрам в умывальниках замерзала вода и лопались трубы водопровода.
Такие же огромные, как печи, были диваны — на диване в башенной иной раз укладывали спать четырех человек, в столовой — пятерых, в кабинете Анны Ильиничны — троих. Вообще диванов было много — в отцовском кабинете, в приемной, в библиотеке. Прекрасными были занавесы — темно-розовые, коричневые, зеленые, серые, занавесы висели повсюду, иногда они покрывали целые стены или надвое разделяли комнаты. Оранжевые занавески на окнах в столовой пришлось выписать из-за границы — в Петербурге не нашлось нужного оттенка. Все эти аршины, сажени, чуть не версты шерстяных и шелковых материй — все погибло еще до окончательного разрушения дома: часть съела моль, часть раскрали, часть превратилась в тряпки.
Мебель была сделана по заказу: резной дуб у отца в кабинете, кресла, каждое величиной с готический собор, их передвигали втроем, скамейки и столы, красное дерево в кабинете Анны Ильиничны, белая, сияющая мебель в детских, серые буфеты и кресла в столовой, — в других комнатах все было случайное и сборное».⁽¹⁵⁾

Описания дома, которые оставила Анна Ивановна, жена вначале брата Леонида Андреева Павла, а затем младшего брата Андрея, похожи на небольшую экскурсию, где кроме интерьеров дома описаны и некоторые его традиции.

«В первом этаже, почти на всей площади дома — столовая. В передней стороне ее свет через дверь на террасу и мелко остекленное окно во двор.
Весь свет столовой в правой стороне через большое окно почти во всю стену. Стекло забрано мелкими рамами. Темной осенью ночь близко приникает к окну, кажется, беспрепятственно входит в комнату, быстро, призраками, заполняет ее всю. Тени бегут по углам, за столбы, за камины, под навес коридорчика, что ведет в спальню писателя, прячутся под своды. Но задергивается суконная, до полу, занавеска на окне, и разом все меняется. Лампа над столом собирает вокруг себя свет и уют — лучи ее падают на узенький, длинный диванчик вдоль стены. К дивану ведет ступенька. Нет ночи, нет призраков. Мебель столовой, как и других комнат, исполнена по рисункам А.А. Оль, и вся дача производит впечатление законченности. Из столовой широкая лестница наверх в квадратную переднюю, из которой двери: в кабинет Л. Н., узенькая дверь в кабинет его второй жены Анны Ильиничны, в башенную комнату, в гимнастическую. И всюду ступени. На ступени надо подниматься в кабинет Л. Н., со ступенек спускаться в кабинет Анны Ильиничны, в башенную комнату. Кабинет Л. Н. над столовой также почти во всю площадь дома. И по этому кабинету, работая, Л. Н. проходит за ночь, по его собственным словам, верст до десяти. Весь пол кабинета устлан сукном, суконная драпировка на двери на верхнюю террасу, драпировкой же отделяется кабинет от рядом находящейся библиотеки: двери в библиотеку нет — только широкая драпировка. И в кабинете, как в столовой, весь свет в правой стороне; окна квадратные, без переплетов рам, близко расположены друг к другу — точно окна экспресса. И вид на заросший обрыв на реке, откуда на рассвете поднимаются туманы, и на далекие хатки финнов усиливает впечатление пейзажа из окна вагона.

Правая сторона кабинета, где Л. Н. проводит время, — письменный стол, пишущая машинка, библиотека; левая сторона в полусвете. В этой стороне, от двери налево, по стене высится очень большой камин. Он настолько велик, что надо стать на ступеньку, чтобы поставить на камин свечу. За камином в уютном уголке стоит круглый стол с деревянным диваном. Над диваном — портрет больного Толстого, писанный Л. Н. пастелью и задернутый шелковой занавеской. В шкафах, по обе стороны двери, выходящей на террасу, на многочисленных полках собраны в порядке однотонные и цветные стереоскопические фотографии. В этой стороне кабинета, за круглым столом, поздно ночью, чтобы не беспокоить прислугу, устраивается чай для собравшихся в кабинете. На приступок камина ставится кипящий самовар (тут же в совочке уголь и в кувшине вода, чтобы поддерживать самовар сколько угодно), на столе и тут же на приступочке все, что полагается к чаю. Пьют чай по разным местам обширного кабинета: и тут у стола, и за другим столиком — у большого дивана. Тот диван занимает почти весь простенок направо от двери и до самой библиотеки. Во всякой другой комнате, не такой обширной, как кабинет Л. Н., он давил бы своей мягкой громадой, но здесь он связан с общей громадностью: с тяжестью деревянного свода над головой, с общей тяжестью всей мебели. Кресла и столы трудно сдвинуть с места — они точно привинчены. У дивана почти во всю ширину стены рисунки Л. Н. из Гойи, углем на сером картоне. На темном фоне гойевской чертовщины белеет маленькое распятие. Если столовая поражает своей оригинальностью, то кабинет еще больше носит характер своеобразной красоты. И весь этот дом — мрачный, разумного уюта — одухотворен присутствием Л. Н. Дом настолько жив, живы даже мертвые вещи — камины, мебель; душа Л. Н. живет во всем, ее видишь, осязаешь».⁽¹⁶⁾

Приглядевшись к планировке помещений, начерченных рукой Андрея Оля, поражает гармоничная организация внутреннего пространства, насколько логично и тщательно продумано им расположение комнат. Все предельно компактно, здесь нет коридоров. Планировкой предусмотрено обособленное расположение комнат всех членов большой семьи, но в то же время они все рядом и не исключают общения друг с другом.

Надо отметить, что при проектировании дома Андрей Оль предусмотрел практически все технические достижения своего времени. Как уже отмечалось, в доме был водопровод и локальная канализация, причем отдельным туалетом был оборудован даже второй этаж. В дом были проведены электричество и телефон, а для окон использовалось дорогое зеркальное стекло.

Центральный вход вел в переднюю, которая выполняла роль своеобразного распределителя, отделяя жилую часть этажа от хозяйственных помещений, включающих в себя кухню и людские комнаты. Здесь же, в передней, был расположен вход в теплую ванную комнату и санузел. На хозяйственной половине был предусмотрен отдельный туалет.

Главное помещение первого этажа - холл, который служил одновременно гостиной и столовой. Непосредственно к холлу примыкали детские комнаты, комната матери и супружеская спальная.

Главным помещением всего дома являлся, конечно, кабинет Леонида Андреева на втором этаже. Огромная широкая лестница из столовой вела на второй этаж, а в огромном кабинете писателя – огромный стол, огромная мебель, огромные камины, огромные диваны, огромные окна. Все, как любил Леонид Андреев. Это, пожалуй, было самое красивое по отделке помещение. Если красота стен и потолка помещений первого этажа заключалась в естественной красоте бревен сруба и поддерживающих потолок деревянных опор, то кабинет писателя украшали уже резные дубовые панели, а трапециевидная форма перекрытия с балками из темного мореного дуба резко контрастировала с белым оштукатуренным потолком. Форма трапеции повторялась на камине, диване, на массивных дубовых креслах. Но главным украшением кабинета служили картины. Кроме литературного дарования Леонид Андреев был наделен талантом художника, поэтому его кабинет всегда был украшен собственными картинами.⁽¹⁷⁾ Недолго, в первые годы после строительства, «кочевала» по стенам кабинета картина Рериха «Вороны на скалах», которая позже нашла свое место в столовой, но она была редким исключением. Постоянными в интерьере кабинета стали выполненные углем на сером картоне копии офортов испанского художника Франсиско Гойя. Картины мрачные, но создававшие особую атмосферу для писателя. В дополнение к ним на стене появлялись то «Цари Иудейские» с изображением Иисуса Христа и Иуды под одним терновым венком, то портрет Льва Толстого во время болезни с проникающим взглядом и худыми узловатыми пальцами. Картины никого из гостей кабинета не оставляли равнодушным.

В отличие от кабинета писателя, кабинет жены, Анны Ильиничны, украшался позитивными картинами – портретами семьи или иллюстрациями к его произведениям.

Особая картина располагалась на стене лестницы между первым и вторым этажом. Это картина «Некто в Сером». Для Леонида Андреева она была напоминанием не только о скоротечности жизни, но и памятью о первой жене, Александре Михайловне Велигорской, с которой они вместе незадолго до ее ухода обсуждали детали пьесы «Жизнь человека»…

Но вернемся к строительству дома.

Не все так безоблачно и красиво в проекте и его реализации оказалось на самом деле. Брак в работе обнаружился буквально в первые же годы после заселения.

«Дом многообразно протекает», - сообщал писатель архитектору А.А. Олю. И ему же 16 февраля 1910 года в состоянии крайней растерянности после полной остановки всей водопроводной системы: «Это нечто возмутительное. Во всей этой истории с водопроводом я занимаю положение самое жалкое: я профан, я ничего не знаю, и принужден верить всему, что мне скажут. И вот теперь, когда деньги Пиримонду (поставщик оборудования. – Авт.) уплачены почти полностью, я узнаю шаг за шагом, что вся работа выполнена отвратительно, так, что нужно переделывать все чуть ли не заново. Это за восемь-то тысяч рублей! Добровольные свидетели эксперты, вроде того же Дирингера, Богданова или теперь приезжего монтера, говорят, что материал дрянной, самая же работа по прокладке невежественная и грубая. <...> Про машину монтер говорит, что она слабосильная (меньше показанного количества сил), старая, много работавшая; установка же ее дикая. <...> Водоприемная сетка опять- таки несоизмеримо мала, не устроена сигнализация, так что работающему неизбежно приходится бегать наверх и оставлять машину одну и т.д. Теперь же оказалось, что некоторые важные части машины совсем изработались (это после 11 месяцев работы) и нужно заказывать новые, на что нужно полтора месяца. А полтора месяца мы, значит, без воды с непроходимою вонью от клозетов, которые и в нормальном состоянии действуют прескверно. Трубы в доме проложены так, что они неизбежно должны замерзать ... да всего перечислять я не стану. Как же теперь быть, Андреич?».⁽¹⁸⁾

Обогреть такой громадный дом оказалось довольно проблематично. «Зимою все эти печи съедали больше сажени дров ежедневно, но в мороз в комнатах было холодно, по утрам в умывальниках замерзала вода и лопались трубы водопровода».

Но самый главный просчет оказался в фундаменте. Возможно, виной всему оказался «плывун», на котором был поставлен фундамент, но вероятнее всего это или ошибка в расчетах или откровенный брак в работе. Фундамент мог элементарно не выдержать нагрузки толстых бревен, огромной массы печей и каминов, а также тяжелой глиняной черепицы. Так или иначе, но разрушение фундамента стало причиной того, что красивый идеальный на бумаге дом через десять лет пришел в непригодное для проживания состояние.

«Порою мы с отцом старались остановить разрушение дома: замазывали цементом трещины в огромном, выгнувшемся под тяжестью дома фундаменте, забивали паклю, вылезшую между бревен и висевшую черными клочьями, заменяли разбитые черепицы на крыше, но, конечно, все наши попытки остановить неминуемое разрушение дома ни к чему не вели: начиная с четырнадцатого года, не было произведено ни одного серьезного ремонта, и вся огромная, медленно оседавшая деревянная постройка была обречена на гибель».⁽¹⁹⁾

Уже с 1918 года Леонид Андреев был вынужден снимать чужие дачи и больше в свой большой дом не возвращался. 12 сентября 1919 года он ушел из жизни на даче своего друга драматурга Ф.Н. Фальковского. Пристанищем для семьи будет флигель рядом с разрушающимся домом, в котором ранее проживала прислуга.

«Летом 1920 года, окончив гимназию в Гельсингфорсе, я вернулся на Черную речку. Наш дом, заболевший еще при жизни отца, медленно и тяжело умирал. Издали между тонкоствольными березами и еловыми острыми вершинами я увидел четырехугольную, знакомую башню с прозрачным кружевом высоких перил, резко осевшую набок. Она была похожа на большую уродливую шапку, надетую набекрень. Острая игла громоотвода наискось прорезала ослепительный июльский небосвод.
Шестивершковые бревна подгнили на юго-восточном углу дома, и когда я поднялся по узкой лестнице мимо темных, с детства привычных и родных тайников и закоулков, после того, как я заглянул в пустой, огромный бак, где на дне лежали запыленные песок и уголь — водокачка давно уже не действовала, и, шагая по скрипучим, расшатанным ступенькам, выбрался, наконец, на верхнюю площадку башни, мне показалось, что земля сдвинулась со своей оси. Горизонт шел вбок, деревья внизу росли, пригибаясь к земле, одна из огромных белых труб, примыкавшая к северной стороне башни, откачнулась в сторону. Пока был жив отец, все недомогания нашего дома казались временными и легко устранимыми. Теперь я почувствовал, что все летит к черту, что самое незыблемое, самое крепкое, что было у меня в детстве,- дом, в котором я жил двенадцать лет,- как корабль, давший смертельный крен, еще живет и дышит только в силу давней привычки.
В столовой текла крыша. Картина Рериха - черные вороны на скалах и бледно-зеленое море между черными островами - покрылась пятнами плесени. Глубоко прогнулась огромная балка - полтора аршина в поперечнике,- поддерживавшая потолок. Во многих комнатах были выбиты зеркальные окна и на полах образовались непросыхающие черные круги сырости. Стеклянная дверь на террасу покосилась и закрывалась с трудом. Механизм больших часов в столовой был украден – остался только пустой, с поцарапанной полировкой, деревянный футляр. На нижней террасе выгнулись дугами громадные столбы, поддерживавшие верхний, открытый балкон. Щели в фундаменте, которые мы замазывали с отцом цементом в 1918 году, образовались наново, еще шире, еще отвратительней.
В кабинете и во всех других комнатах были сняты ковры - от этого стены казались еще выше. Крашеные полы с быстро протоптавшимися дорожками были уродливы и неопрятны. В маленькой башенной комнате, где я поселился, порвалась суконная обивка стен, из-под нее вылезала голая, пожелтевшая от времени фанера.
<...>
В 1924 году уже совсем развалившийся, мертвый дом был продан на снос за долги вместе с семью десятинами земли. Теперь там, на его месте и на месте сада,- пахота, поля ржи и картофеля. Земля вернула себе тот облик, какой она имела до 1908 года, до того времени, когда мы поселились на Черной речке.».⁽²⁰⁾

Дом разобрали на дрова, а красную черепицу крыши финны использовали при строительстве народной школы, здание которой простояло до 2021 года, но в настоящее время разрушено новым владельцем участка. Черепица, ранее украшавшая дом Леонида Андреева, исчезла и дальнейшая ее судьба не известна.

В этом есть какая-то насмешка судьбы – дом, построенный отцом Леонида Андреева в 1874 и проданный в 1894 году, дом, который был мало известен современникам Андреева, не только сохранился до настоящего времени, но и превратился в дом-музей Леонида Андреева с огромным фондом рукописей, фотографий, автохромов и подлинных вещей из дома Леонида Андреева на Черной речке. Дом же Леонида Андреева в Ваммельсуу, построенный самим писателем, описание и фотографии которого регулярно появлялись в газетах и журналах 1908–1916 годах, а потому известный всей России того времени, ушел в небытие вскоре после смерти писателя. Все что осталось от некогда красивого величественного дома – это остатки врастающего в землю фундамента на территории заброшенного детского оздоровительного лагеря «Океан» и бесчисленное количество фотографий и воспоминаний современников.

 

Примечания:
¹. Из писем Л. Андреева – К. П. Пятницкому. Вопросы Литературы, 1971, № 8 С. 180-181.
². Письма Л.Андреева Б.Зайцеву. Андреевский сборник: Исследования и материалы. Курск, 1975. С. 229.
³. Письма Л.Андреева Ф.С.Серафимовичу. Андреевский сборник: Исследования и материалы. Курск, 1975. С. 298-299.
⁴. Римма Николаевна Андреева, сестра Леонида Андреева.
⁵. Леонид Андреев. Письма к Павлу Николаевичу и Анне Ивановне Андреевым. Русская литература. 2003. № 1. С. 172.
⁶. Там же. С. 173.
⁷. Детское домашнее имя старшего сына Леонида Андреева Вадима. Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка. Литературное наследие. Том 72. С. 284.
⁸. Там же. С. 295.
⁹. Там же. С. 288.
¹⁰. Письма Л. Андреева и И. Бунина // Вопросы литературы. 1969. № 7. С. 171.
¹¹ Сергеев-Ценский С.. «Воспоминания» Журнал русской культуры «Москва» №06/2014. С. 206-218.
¹² Кен Л.Н., Рогов Л.Э. Жизнь Леонида Андреева, рассказанная им самим и его современниками. СПб. 2010 с. 190-191 (РО ИРЛИ, Р1. Оп. 1. № 170.
¹³ В.Беклемишева, Воспоминания о Л.Андрееве. Реквием. Памяти Леонида Андреева, М. Федерация. 1930. С. 227.
¹⁴ Андреев В. Детство. М. 1966. С. 32–33.
¹⁵ Андреев В. Детство. М. 1966. С. 33–35.
¹⁶ Леонид Андреев в воспоминаниях Анны Ивановны Андреевой (публикация Л. Н. Кен) Русская литература. 1997 № 2. С.83-84.
¹⁷ Подробнее см. А. Старков. Леонид Андреев – художник-живописец // Карельский перешеек. Страницы истории. Книга пятая. СПб. 2021.
¹⁸ PO ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН (СПб). Р.1. On. 1. №170.
¹⁹ Андреев В. Детство. - М., 1966. С. 216.
²⁰ Андреев В. Детство. - М., 1966. С. 253–255.

© А.И. Старков, 2023 г. Статья впервые опубликована в сборнике «Карельский перешеек. Страницы истории» книга шестая, издательство «Остров» СПб 2023

 

Добавьте Ваш комментарий :

Ваше имя:  (обязательно) E-mail  :  (не обязательно)

Добавить

Комментарии

---