Публикуется по: Пяст Вл. Встречи. Сост., вступ. ст., науч. подгот. текста, коммент. Р. Тименчика. - М.: Новое литературное обозрение, 1997.

Глава XV

Дня через три, 1 мая старого стиля, Август Стриндберг скончался. Как известно, он был похоронен в простом гробу; по его просьбе, - без всякой пышности, без всяких речей. Тем не менее он не мог запретить многотысячным толпам народа провожать его прах к вечному покою...

И следующее лето было для Блока и меня летом "о Стриндберге". Так все совпало: желание Л.Д. Блок играть; материальные возможности (почти одновременное получение наследства обоими супругами); любовь к Териокам у многих естественных участников "импровизировавшейся" труппы... А Финляндия - почти "филиал" Швеции: в этом мы вскоре лично и убедились.

Энтузиастически взялся за дело хозяйственной организации Териокской труппы Б.К. Пронин¹; Вс.Э. Мейерхольд с удовольствием согласился руководить спектаклями и жить летом в Териоках; Н.И. Кульбин вызвался быть главным декоратором (в чем отлично успел); Н.Н. Сапунов² и другие художники обещали помогать - и обещание отчасти исполнили. Помощником Пронина был покойный теперь П. Луцевич³, в этом деле оказавшийся очень на месте... Помощником Мейерхольда - К.К. Кузьмин-Караваев⁴, дальний кузен известного "синдика" Цеха, - тогда студент, кажется юрист, а теперь известный режиссер - Тверской. Труппа составилась из А.А. Мгеброва⁵, его невесты, Виктории Чекан⁶, подруги Л.Д. Блок - В.П. Веригиной-Бычковой⁷, самой Л.Д. Блок; далее, конечно, с восторгом ухватившегося за возможность играть и летом В.П. Лачинова; затем - Е.П. Кульбиной⁸, жены Н.И., и еще некоторых немногих. Почти все они (кроме Кульбиных, живших по соседству в Куоккале) переехали на лето в снятую за порядочную сумму, чуть ли не за 1000 рублей, да зато и просторную же, с чудесным по тем местам садом-парком - дачу, - недавно благоустроенную по-буржуазному, а с переездом туда актеров - пусть хоть сейчас и "любителей", - превращенную в какой полагается богеме "караван-сарай". Как я писал в своих "Воспоминаниях", - незримым шкипером, управляющим ходом Териокского корабля, был А. А. Блок. Но он на этой даче не жил и даже, кажется, ни разу не ночевал. Я иногда, наезжая, оставался ночевать в одной из просторных пустых комнат с сеном на полу.

Что Александр Блок походил на шкипера финляндского пароходства, особенно когда изредка держал во рту трубку, - это отлично подметил Петр Сторицын⁹ (см. о последнем в "Занимательном Путешествии"¹⁰ Виктора Шкловского или в его же "Am Zoo"¹¹), описавший вскоре после смерти Блока единственную свою встречу с ним¹² в "Жизни Искусства". Столько было в Блоке обветренного, мускулистого, северного человека, любящего подставлять свою грудь морским ветрам. Столько чувства моря в его написанной на Маркизовой Луже¹³, первой "Вольной мысли"!..

Но Блок был совершенно чужд малейшей богемности. Он ночевал в гостинице "Казино", когда наезжал в Териоки. Театральный сарай того же "Казино", с которым мы встречались уже несколько лет до того на первом "вечере поэтов", был местом и спектаклей Териокской труппы.

Я, кажется, видел из них (кроме Стриндберговского спектакля, о котором потом) лишь... хоть убейте, не помню что¹⁴... А шли там и "Поклонение Кресту"¹⁵ - с Мгебровым, а не женщиной, как на "башне", в роли Эусебио; какая-то комедия Уайльда¹⁶, - сдается, в Лачиновском переводе, а не в том, за который получают деньги удачно устроившиеся в разных "Драмсоюзах" драмоделы; шли там и два-три балета-пантомимы, прерывавшиеся, по мысли Владимира Соловьева, внезапными восклицаниями артистов... Я разумею В.Н. Соловьева, "Вольмара Люсциниуса", а не его знаменитого однофамильца - философа В.С.¹⁷, который, впрочем, тоже не чужд был вражеского (для недавних соратников Мейерхольда) Гофмановского духа, - и именно он, сказавший, по слову Бальмонта: "Недалека воздушная дорога"¹⁸, а не В.Н., перевел Гофмановский "Золотой Горшок", - а может, и "Принцессу Брамбиллу"...

Как по душе была жизнь, действительно, "с группою каботинов"¹⁹, В.П. Лачинову! Но так как здесь были, по его мнению, только любительницы, а не настоящие каботинки, - он часто выходил из себя по поводу недостаточности артистического темперамента у некоторых из них. Одну артистку он даже слегка ударил. Но никто и не подумал подвергать его за это бойкоту, как подвергли незадолго до того его ближайшего друга по Малому театру, молодого тогда Б.С. Глаголина²⁰ за подобное же действие, - хотя и говорили все в один голос, что ударенная Глаголиным артистка сама взяла левой рукой его руку и прикоснулась ею к своему плечу; сама "ударилась" об него...

Со Стриндберговским спектаклем и, кажется, с "Хозяйкой Гостиницы" современника и антипода Гольдони - Гоцци²¹ труппа выезжала за десятки верст в Репинские "Пенаты"²², но я - хотя и должен был бы - не ездил. Многие наезжали на разные спектакли из Петербурга. Но особенно много публики было, конечно, на Стриндберговском.

Как я уже упоминал, "Кормчий" труппы, по согласию с женой, поставил деятельность Териокского театра "под знак" независимости Финляндии. Это не значило, например, чтобы там шли политически немыслимые в России по тогдашним условиям театральной цензуры пьесы. Но, например, в русскую театральную цензуру пьесы подчеркнуто не представлялись. "Поклонение Кресту", конечно, и не получило бы разрешения; но та же участь могла бы постигнуть, по крайней мере в смысле значительных купюр, и другие пьесы. Однако не в том было дело: дело было в принципиальном нарушении российских законов на Финляндской почве.

И оттого, что спектакль был в Финляндии, а не в Петербурге, - на Стриндберговское представление приехали из Ловизы жившие там летом В. М. Смирнов с женой. Младшая дочь Стриндберга в это время уже умерла. Через какой-нибудь месяц после смерти отца она погибла от железнодорожной катастрофы близ Лунда в южной Швеции. Блок по этому поводу сказал, обращая внимание на то, что по газетным описаниям предсмертный взгляд отца с особенной нежностью остановился на Карин:

"А ведь старый позвал ее за собой!"

Спектакль состоялся 14 июля. В газетах Петербурга о нем было хорошо оповещено. Многие из города туда поехали, и в том числе знакомый мне по университету, который он проходил одновременно со мной в одних "семинариях", - уже "маститым" автором нескольких трудов по истории западноевропейских литератур, - так что профессора обращались к нему исключительно по имени-отчеству: - Петр Семеныч - П.С. Коган.

В Териоках шли оживленные приготовления. Кульбин создал замечательно простые и удачные декорации, из одних коленкоровых занавесов и минимального количества, требующихся по ходу действия пьесы "Преступление и Преступление", вещей. Переводчики, по чьему (ненапечатанному) переводу шла пьеса, - довольно удачно озаглавили ее "Виновны - Не виновны?", только все-таки в подлиннике-то она называлась иначе: вот так, как я сейчас сказал. Основными мотивами пьеса целиком примыкала к центральному для Стриндберга на рубеже столетий "Аду". Не буду пересказывать содержания этой глубоко психологической вещи - с замечательными театральными моментами, - действенными не вследствие внешних эффектов, но по все возрастающему внутреннему в ней напряжению. Я рассказал содержание этой и других жутких, "камерных" по слову автора, пьес Стриндберга²³ в 1919 году на страницах "Жизни Искусства".

Но истинным шедевром Кульбина был сделанный им по многочисленным карточкам Стриндберга, привезенным мною из Стокгольма, "синтетический" портрет его в плакатно-кубистической манере. Да, именно такие портреты должны быть выставляемы в подобных случаях, а не тщательно вырисованные "станковые", - всегда "камерные", вещи. Что портрет был замечательный, доказывает мнение самой дочери Августа Стриндберга и, столь строгого к пиетету по отношению к памяти покойного, В.М. Смирнова. Они нашли портрет не только очень схожим, но едва ли не лучшим²⁴, чем все известные им портреты. И они нашли представление "Преступления и Преступления" лучшим, чем все виденные ими: "именно так, в таких декорациях, надобно Стриндберга ставить", - было их мнение; они поняли все реплики и монологи хорошо знакомой им, конечно, пьесы на русском языке, которого Грета Стриндберг не знала, а Смирнов, приобретший вполне финское обличив и финский акцент, начинал забывать.

Надо сказать, что Мгебров был во время спектакля в таком ударе, что поистине превзошел себя. От многих произносимых им слов занималось дыхание не только у меня, но чувствовалось во всем пропитанном солью воздуха зрительном зале. Отлично изображала очень эффектно одетая, в шляпе с током, играющая перчатками, В.П. Веригина подругу художника в дни его удачи - Генриетту. Только та вышла у нее скорее шведкой, чем парижанкой. Хороша была и в роли несчастной жены Мориса - Жанны - Л.Д. Блок. Осталась в памяти колоритная фигура буфетчицы в баре в изображении Е.П. Кульбиной. Словом, представление было "цельное", - "на славу"²⁵.

Блок настоял, чтобы речь перед спектаклем произносил я. Я тщательно готовился к ней; чуть не наизусть выучил написанную специально для этого свою статью. Но говорить без бумажки все-таки струсил, и почти все время читал по рукописи, лишь изредка отрывая от нее глаза. Речь была тоже выслушана всею публикой со вниманием.

По окончании спектакля предстояла, однако, довольно нелегкая задача: уложить Ловизских гостей ночевать, так как поезд на Гельсингфорс шел только утром. Надо было привести в порядок хоть какую-нибудь из сарайных комнат на даче. Л.Д. Блок уступила им свою - понятно, наиболее аккуратную. Зная шведские и финляндские обычаи, я потребовал, чтобы была прибита многорогатая вешалка, и на каждом рожке было повешено по чистому полотенцу, всего счетом не менее четырех.

Увы! На всей даче стольких выглаженных полотенец не оказалось...

Пришлось, в посрамление хозяевам, удовольствоваться снабжением рожков вешалки лишь тремя свежевыглаженными полотенцами. Правда, была некоторая "компенсация" в том, что одно из этих полотенец было длиннейшее и широчайшее, чудесного беленого льна, с красными обширными вышивками по обоим зубчатым краям...

На следующее утро было жарко-жарко. Я, кажется, спал прямо на балконе. Гроза, однако, проходила где-то вдалеке; небо над нами - голубое и нежное. Утром мы с Владимиром Михайловичем Смирновым поздравили друг друга с именинами; кофе гостям было подано так тщательно, - с точно таким маленьким молочником, какой полагается везде для сливок, с салфетками, - что чувство стыда перед заграничными гостями у меня вполне изгладилось.

В скором времени они поспешили на станцию, - меня же Луцевич пригласил купаться. Он вытащил огромную лодку, заложенную на песок подальше от берега, вошел по колена в воду, волоча лодку за собой и, в качестве хозяина (теперь моя роль переменилась: из хозяина, принимавшего шведских приезжих, я превратился в гостя), не давал мне притрагиваться до каната. Когда лодка перестала плотно прилегать ко дну, - достигнув, следовательно, некоторой достаточной глубины, он усадил меня в лодку, а сам продолжал тянуть ее, потяжелевшую подо мной, потом сел и сам, и мы вдвоем начали отталкиваться веслами. Наконец, мы достигли такой глубины (так в версте от берега), что могли уже раздеться совсем и с удовольствием и пользой для себя поплавать...

И он рассказывал мне подробности про июньскую гибель Н.Н. Сапунова на этой лодке. В ней сидело тогда человек шесть. Трое из них плавать не умели. Плававшие, во главе с художницей Л.В. Яковлевой²⁶, когда лодка перевернулась, довольно находчиво организовали спасение утопающих. Двоих спасти и удалось. Сапунова же - нет. Его положили в перевернутую в конце концов лодку уже трупом.

Как я писал в "Воспоминаниях о Блоке", Н.Н. Сапунов, с которым я познакомился в Териоках на веранде этого "Казино" только перед самой его смертью, но которого вещами на последних выставках особенно восхищался, - весной 1912 г. переживал такой глубокий душевный кризис: так лихорадочно бросался от беспробудной работы к беспробудным кутежам, так искал в лице А.А. Блока исповедника-утешителя, так не раз собирался покончить с собой, что, можно думать, принял смерть в мелких волнах Финского залива с вожделением, как избавительницу от чрезмерных для живого существа мучений раздвоенности.

Все-таки тяжко было за него, что больше ему уже не приходилось вдыхать этого морского утреннего воздуха, ни хрустеть босыми ногами по влажному горячему еску береговой полосы... Да, аромат и утреннего, и вечернего воздуха в Териоках близ берега особенно сладок, особенно не похож ни на какой другой запах...

Наступала осень, связанная для Блока с переездом на новую, последнюю в его жизни, квартиру с "пустыми", как он определил их в своем "Дневнике", днями. В конце лета мы, однако, совершили не одну с ним поездку в более близкие, чем Териоки, места. Одна из них - в Мурино - описана в моих "Воспоминаниях" достаточно подробно. Я один - проводивший все это лето в городе, - ездил так­же по другому берегу Финского залива - далеко за Ораниенбаум - вдыхать совсем другой аромат на закате солнца, где почти к самому берегу подходят полные васильков поля и получается симфония морских и полевых благовоний, сливаю­щихся в нечто единое.

Литературных заметных событий, кроме связанных с "Физой", о которой я рассказал, в эту зиму для меня не произошло. Вячеслав Иванов переселился как раз в Москву. К весне ездил в Москву и я по делу с издателем-мародером, которого, наконец, мне удалось прищемить и который опозорил меня лубочным изданием "Поэмы в нонах". Блок стал писать "Розу и Крест" и связался с Терещенками. К весне было первое выступление футуристов, с диспутом после него, на котором я тоже выступил... Но о нем, как и вообще о футуристах, - в предпоследней главе.

ПРИМЕЧАНИЯ:

¹. Пронин Борис Константинович (1875-1946) - участник ряда мейерхольдовских театральных начинаний, создатель кабаре "Бродячая собака", "Привал комедиантов" в Петербурге и "Странствующий энтузиаст" и "Мансарда" в Москве в 1920-е гг. Пяст был посетителем всех четырех. Сохранился автограф Пяста на сб. "Ограда": "Борису К. Пронину, дорогому и подлинному юноше, юношеская эта книга на память о гостеприимстве его, славянском, а не "советском", от благодарного автора. 27/14 июля 1921".

². Сапунов Николай Николаевич (1880-1912) - живописец и сценограф.

³. Луцевич Павел Антонович служил по ведомству Министерства народного просвещения, действительный член "Бродячей собаки"; по-видимому, погиб на войне; в характеристике, которую давал ему спустя много лет С.Ю. Судейкин ("простой солдат, ему негде жить, он бежал от своего барина, у которого служил лакеем" и т.н.: Встречи с прошлым. М., 1984. Вып. 5. С. 190-191), как представляется, много неточного.

⁴. Кузьмин-Караваев Константин Константинович (1890-1944?) работал в советском театре под псевдонимом "Константин Тверской"; пал жертвой репрессий.

⁵. Мгебров Александр Авелевич (1884-1966) вспоминал: "...Владимир Пяст со своим острым, почти гоголевским носом" (Мгебров А.А. Жизнь в театре. М.; Л., 1932. Т. 2. С. 252; в этой же кн. дано описание териокского сезона - с. 189-222).

⁶. Чекан Виктория Владимировна (1888-1974).

⁷. Веригина-Бычкова Валентина Петровна (1882-1974) вспоминала: "Вл. Ал. Пяст на многих производил мрачное впечатление, но я лично часто видела его веселым. Он острил по-своему, с юмором" (А. Блок в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 1. С. 469; там же ее воспоминания о териокском лете - с. 462-468).

⁸. Кульбина Евдокия Павловна (ум. 1932) - жена Н.И. Кульбина.

⁹. Сторицын (Коган) Петр Ильич (1894-1941) - журналист, театральный рецензент. Ср. воспоминания одесского журналиста Л.М. Камышникова: "Сын богатого петербургского банкира, он использовал имя героя пьесы Леонида Андреева профессора Сторицына. <...> В характере Петра Сторицына опытные психиатры нашли бы какое-то нарушение нормальных функций мозга. Он не был сумасшедшим, но в его действиях и поступках было много странного и даже маниакального. <...> Сторицын приносил в редакцию стихи, иногда очень недурные, поражавшие строгостью формы, четкостью рифм, музыкальностью содержания. <...> В один печальный для него день тайна творчества Сторицына разъяснилась. Стихи за его подписью писал за него Эдуард Багрицкий" (Русская мысль (Париж). 1961. 11 мая).

¹⁰. ...в "Занимательном путешествии"... - Имеется в виду кн. В. Шкловского "Сентиментальное путешествие. Воспоминания 1918-1923" (Л., 1924).

¹¹. ... или в его же Am Zоо. - Имеется в виду "Zоо, или Письма не о любви" (Л., 1924); но о Сторицыне Шкловский писал не в этих книгах, а в статье о Бабеле (Леф. 1924. № 2), позднее вошедшей в его кн. "Гамбургский счет" (1928): "...бывший химик, он же толстовец, он же рассказчик невероятных анекдотов <...> он же плохой поэт и неважный рецензент" (Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990. С. 366).

¹². ...описавший... свою встречу с ним... - заметка П. Сторицына "Моя встреча с А.А. Блоком" (Жизнь искусства. 1921.10 августа; перепеч.: Нева. 1980. № И. С. 195); Блок описан здесь как "человек иностранного типа, производящий впечатление шкипера шведского судна", а когда мемуарист поделился этим наблюдением с Блоком, тот сказал, что "рад, что похож не на писателя и не на поэта, а на моряка".

¹³. ...на Маркизовой Луже... - т.е. на Финском заливе, в Сестрорецке, где написано стих. "В море" (1907) из цикла "Вольные мысли".

¹⁴. ...хоть убейте, не помню что... - 3 июня Блок и Пяст присутствовали на репетиции сервантесовского спектакля, 9 июня они присутствовали на открытии сезона: "...прекрасную и пеструю шутку Сервантеса разыграли бойко, - и Люба играла, держалась на сцене свободно, у нее был красивый костюм и грим, но она иногда переигрывала, должно быть, от волнения. Кроме того, были две пантомимы, из которых она участвовала в одной - танцевала; пантомима, по-моему, очень бессмысленная и необыкновенно банально придуманная и поставленная Мейерхольдом. Спектаклю предшествовали две речи Кульбина и Мейерхольда, очень запутанные и дилетантские (к счастью - короткие), содержания (насколько я сумел уловить) очень мне враждебного (о людях как о куклах, об искусстве как о "счастье")... Назад ехали поздно ночью опять с Пястом и другими" (Письмо Блока к А.А. Кублицкой-Пиоттух от 10 июня 1912 г. - Блок. VIII. 392). Пьеса Сервантеса - "Два болтуна", пантомима - "Влюбленные" (по мотивам картин испанского художника Англада; впоследствии Блок выяснил, что он принял В. Чекан за Л.Д. Блок). Представлена была также пьеса В.Н. Соловьева "Арлекин - ходатай свадеб". 16 сентября 1912 г. Г.И. Чулков писал жене, Н.Г. Чулковой: "А про Любовь Дмитриевну слышал от Мейерхольда, что она будто бы очень удачно и талантливо играла в Териоках, а другие говорят, что она играла безвкусно и грубо чрезвычайно" (РГАЛИ. Ф. 548. Оп. 1. Ед. хр. 481).

¹⁵. ...и "Поклонение Кресту"... - Ср.: "Лучшим спектаклем сезона необходимо безусловно считать пьесу Кальдерона "Поклонение кресту". Эта пьеса, к сожалению, запрещена к постановке в России. <...> Г. Мейерхольд сделал все, что можно сделать для сохранения стиля старой эпохи в театре нашего времени. Его успех у публики разделили и исполнители г. Мгебров (Эузебио) и г-жа Чекан (Юлия). Остальные исполнители второстепенных ролей были на своих местах. Мгебров и Чекан дали несколько красивых моментов, их диалоги вызвали восторг своим, если можно так выразиться, тоном, силой. Жаль только, что не удалась предполагавшаяся постановка этой пьесы на открытом воздухе (на склоне холма, близ Черной речки), при свете факелов и естественных декорациях самой природы. "Поклонение кресту" прошло два раза подряд - факт для дачной местности небывалый" (Жестяников М. Териоки // Артист и сцена. 1912. № 10. С. 14). 29 июня Блок и Пяст были на этом спектакле (Блок. VII. 154).

¹⁶. ...комедия Уайльда... - "Что иногда нужно женщине?" ("Как важно быть серьезным").

¹⁷. ...философа В.С... - Соловьев Владимир Сергеевич (1853-1900), поэт и философ, перевел повесть Э.-Т.-А. Гофмана "Золотой горшок"; этот перевод в полемике 1913 г. был по ошибке приписан Д.В. Философовым В.Н. Соловьеву; повесть Э.-Т.-А. Гофмана "Принцесса Брамбилла" В.С. Соловьев не переводил.

¹⁸. "Недалека воздушная дорога..." - из стих. Бальмонта "Воздушная дорога":
Недалека воздушная дорога,
- Как нам сказал единый из певцов,
Отшельник скромный, обожатель Бога,
Поэт-монах Владимир Соловьев, -
в свою очередь цитируется стих. В.С. Соловьева "Зачем слова? В безбрежности лазурной..." (1892):
И трепеща у милого порога,
Забытых грез к тебе стремится рой.
Недалека воздушная дорога,
Один лишь миг - и я перед тобой.

¹⁹. Каботин - странствующий комедиант; апология каботинства содержалась в кн. Мейерхольда "О театре".

²⁰. Глаголин (Гусев) Борис Сергеевич (1879-1948) - актер и режиссер, вступивший в конфликт с актрисой К.И. Дестомб.

²¹. ...антипода Гольдони - Гоцци... - У Пяста описка: автором "Хозяйки гостиницы" является именно Карло Гольдони (1707-1793).

²². Репинские "Пенаты" - усадьба художника И.Е. Репина в Куоккала.

²³. Я рассказал содержание этой и других...пьес Стриндберга - В статье "О некоторых драмах Стриндберга" Пяст писал: "Драма "Преступление и преступление" - одно из совершеннейших произведений Августа Стриндберга. В ней все уместно, все кристально и прозрачно с архитектонической стороны, она как бы дышит обаятельностью и красотою замысла и исполнения. Очень характерно для автора то, что пьеса - из французской жизни, из жизни парижской художественной богемы; к поре ее написания Стриндберг был вполне интернациональным писателем, и в малейших подробностях изображенного им в пьесе чужеземного быта был он совершенно, как дома. Париж признал это вполне, и первые представления пьесы прошли в этой столице мира, а не на родине писателя, не понимавшей его долгое время. <...> Мученья совести, мистическое сознание ответственности - вот что составляет главное содержание творчества Стриндберга в эту пору, - и ни в одном из его творений это содержание не объективировано с такой художественной чистотой, как в "Преступлении". <...> Основной мотив пьесы - зыблемость, недостоверность действительности. Через час после того, как отец, бросающий свою простодушную подругу в минуту своего творческого триумфа, приходит украдкой навестить своего от нее ребенка, это дитя умирает. А за несколько часов до того, в разговоре с новой своей любовницей, этот отец сказал: "Лучше было бы, если бы его (ребенка) вовсе не было на свете". Разговор этот подслушивался, свиданье и смерть констатировались, - и полиция арестует несчастного отца, хотя за недостатком улик и освобождает. Но толпа судит иначе, в ее глазах драматург - детоубийца, и его новая подруга - соучастница; ярости толпы нет предела, и недавний триумфатор пригвожден к позорному столбу. Друзья убеждены в его невиновности... но не он сам. Разве злая воля, разве мысль неведомыми нам путями убить не может? Здесь предвосхищены оккультические верования, впоследствии продиктовавшие Стриндбергу "Черные знамена" и ряд его интимных пьес... Неуверенность в невиновности отца передается мало-помалу и его друзьям и вслед за ними - зрителю. И на сцене, полной реальнейшей действительности, вырастает откуда-то волшебство... Все начинает казаться сущим и не сущим в одно и то же время. Появляются в кафе люди в партикулярном платье и садятся за отдаленный столик. Сыщики или нет?.. И да и нет, - потому, что таковы и должны быть сыщики, чтобы одновременно казаться не сыщиками: казаться - то же, что быт - в глазах других, - где граница между бытием и казанием? А все в мире разве не только кажется? Все - не есть ли это только то, что есть в глазах(в ушах, вообще в пяти чувствах)? И возникает жутко-сладкое впечатление иллюзорности мира... Мы не можем удержаться, чтобы не вспомнить при этом о прекрасном исполнении этой пьесы (первою в России ставила ее лет семь до того [Л.Б.] Яворская) в не изданном тогда <...> переводе А. и П. Ганзен группою молодых актеров, с Мгебровым и Веригиной в главных ролях, в день стриндберговского спектакля 1 июля 1912 г. в Териоках (куда к этому дню приехали гости даже из Швеции). Именно это впечатление призрачности рассвета после ночи триумфа, призрачности славы и призрачности самого мира надолго осталось в памяти зрителей - именно так, верится нам, как хотелось этого Августу Стриндбергу <...>" (Жизнь искусства. 1920. № 364, 365-366. 6 февр., 7-8 февр.). В других разделах этой статьи, печатавшихся в "Жизни искусства" в декабре 1919 г., Пяст подробно рассказывал о пьесах "Фрекен Жюли", "Отец", "В Дамаск".

²⁴. Они нашли портрет... едва ли не лучшим... - Карин Смирнова вспоминала: "...нас подвели к черно-белому поясному "кубистскому" портрету Стриндберга с треугольным носом, четырехугольными щеками и т.п.<...> Я сдерживала смех, а Владимир, не находя других слов, из вежливости повторял: "Очень интересно, очень интересно!" - и мне было еще труднее сдерживать смех, тем более, что нас снова окружили молчаливые артисты, глядевшие на нас в ожидании... Блок (им тогда восхищались "декаденты", после революции его еще больше возвеличивали революционеры; он умер в 1920 или 21 году), заметив наше недоумение и непонимание, объяснил, что перед нами не портрет в собственном смысле этого понятия, а... и так далее. Но глядя на большие, круглые, угольно-черные глаза папы, смотревшие на нас из всех трех- и четырехугольников, я не могла сосредоточиться на его "символическом объяснении"".

²⁵. ...представление было "цельное", - "на славу"... - Описание спектакля оставил один из его зрителей - искусствовед М.В. Бабенчиков: "Портрет Стриндберга, с большим сходством и редкой проникновенностью набросанный художником Кульбиным, обвитый черным крепом и помещавшийся в зале, траурная полоса, окаймлявшая декорации, и общий спокойный тон, в котором была выдержана вся пьеса, как-то еще больше подчеркивали чисто внешнюю, а потому и более доступную, серьезность спектакля. Взятое в совершенно ином плане, чем остальные пьесы, произведение Стриндбер­га, по методу постановки, принятому на этот раз режиссером и художником (д-р Дапертутто и Ю.М. Бонди), должно быть признано безусловно выдающимся. Так, было обращено значительное внимание на то, чтобы возможно полнее и заметнее связать декоративный фон и костюм с самим ходом действия, что, как справедливо будет признать, и удалось, отчасти благодаря введению в декорации рам, невольно создавших известные границы (рамы одновременно служили и местом, куда вставлялись ажур­ные экраны, изображавшие комнаты, аллеи сада и кладбища).
Кроме того, при постановке той же пьесы, было выдвинуто значение отдельных цветов по способу их воздействия на зрителей, для каковой цели, напр., слабый в первых двух, желтый цвет (долженствовавший изобразить грехопадение Мориса), становился, в третьей картине, ярким и доминирующим (желтое небо, желтые цветы, свет свечей), служа своим усилением к усилению зрительного впечатления от воспроизводимого на сцене действия. Следуя этому указанию, можно было таким образом в каждый отдельный момент заметить сильный и яркий главенствующий цвет наравне со слабым и вспомогательным. К тому же, т.е. к созданию единственного, цельного, а не раздробленного действия стремился режиссер и тогда, когда он перенес весь центр тяжести, всю шумливо-беспокойную линию действия с переднего плана сцены, отодвинув ее на более освещенный задний план. (Освещение сзади из-за материи - фигуры, как силуэты, Действующие лица только тогда выходили на передний план сцены, когда, по пьесе, требовалось показать их оторванность, неучастие в общем ходе действия.)
Вообще же, как это и видно из всего сказанного выше, режиссером владело исключительное желание в возможно большей степени выдержать строгий характер сценического рисунка.
Если к перечисленному прибавить, что обычный нелепый свет рампы на этот раз отсутствовал, что вся постановка была окутана дымкой одного мистического настроения, что читка была спокойная и ясная, а в движениях заметно был проведен принцип неподвижности, - то этим будет внесено лишь дополнение к уже сказанному раньше" (Новая студия. 1912. № 7. С. 8).

²⁶. Яковлева Любовь Васильевна (1885-1967) - художница, деятельница кукольного театра, жена композитора Ю.А. Шапорина; в лодке находились, помимо Сапунова и Яковлевой, Михаил Кузмин, Евфимия Бебутова и Белла Назарбек; см. в газетном некрологе: "Около двух часов ночи на 15 июня в Териоках, на взморье Финского залива, погиб молодой, талантливый художник-декоратор Н.Н. Сапунов, 30 лет. Покойный в компании с поэтом М. Кузминым, писателем П. Потемкиным, художницею Я. и двумя девушками до часу ночи оставался в териокском "Казино", а затем все отправились на морскую прогулку по Финскому заливу. П. Потемкин остался на берегу, так как лодка была не особенно велика. Погода благоприятствовала, и молодые люди быстро уплыли в море за несколько верст от берега. Во время катания на лодке молодые люди неоднократно переходили с одного конца на другой. Неожиданно во время одного из таких переходов лодка опрокинулась, и все оказались в воде. После продолжительных усилий и борьбы молодые люди успели выбраться из-под накрывшей их лодки и ухватиться за один борт, но лодка вследствие перевеса одной стороны вскоре вновь перевернулась. В это время на помощь погибавшим молодым людям подплыли матросы териокского яхт-клуба и спасли всех, кроме Сапунова. Сапунов утонул до прибытия помощи. Как предполагают, он был накрыт лодкою во второй раз и, несмотря на усилия, не мог выбраться и пошел ко дну" (Новое время. 1912. № 13024).

Пяст Вл. Встречи. Сост., вступ. ст., науч. подгот. текста, коммент. Р. Тименчика. - М.: Новое литературное обозрение, 1997.
Подготовка интернет-публикации: I.S.L.

Последние комментарии: